Летом моя бабушка носила шляпку из соломки, на ленте сбоку три вишенки и два зелёных листочка. Пришиты насмерть, но у меня получилось. К вечеру злоумышленник был вычислен и поставлен в угол, но полдня вишенки были моими. И оно того стоило.
В конце июля из кладовки приносили сияющий медный таз. Косточки из вишен доставали таким специальным девайсом, бабушка называла его пстрикалкой. Занятие нудное, но неотвратимое. Вокруг летней кухни вились пчёлы, бабушка полотенцем отгоняла их, заодно и меня. Нас с дедом отправляли в пекарню, за белым хлебом. Поздно вечером накрывали стол, хлеб нарезали толстыми ломтями. Вишнёвое на белом, ягодка к ягодке. Бабушка говорила: – Ну всё, вишню сварили, лето к концу.
Потом вот так невыразимо вкусно не бывало. Чтобы вкусно, нужно, чтобы пять лет, чтоб в открытые окна смотрели звёзды, чтоб лёгкий ветер шевелил занавески, вышитые гладью по нижнему краю – вишенка, листочек, вишенка, листочек.